Социологический портрет
ленинградских отказников 1982 года
(История переписи ленинградских отказников)
Семен Фрумкин
Весна восемьдесят второго года была ранней. Теплым мартовским днем сидели мы с приятелем-программистом Сашей Мазуром, собратом по отказу, на лавочке, в закутке у кочегарки нашего предприятия по выпуску рентгеновской аппаратуры «Буревестник», и обменивались невеселыми новостями. Выезд евреев из Совка практически полностью прекратился, масса людей оказалась в подвешенном состоянии. Накануне милиция перекрыла подходы к квартире Изи Когана и не дала публике прийти на Пуримшпиль. Миша Бейзер подготовил и стал проводить экскурсии по местам, связанным с еврейской историей города, но и эти интересные прогулки были разогнаны.
Из окна кочегарки вместе с шумом машин доносились магнитофонные хрипы «Охоты на волков» Высоцкого: «...обложили меня, обложили, бьют уверенно, наверняка...». И было муторно от того, что «идет охота на жидов, идет охота», так хотелось вырваться на свободу, за «пятна красные флажков», выйти из братской тюрьмы народов. В это время в ОВИРе нельзя было получить даже выездные анкеты и оформить желание эмигрировать должным образом. Власти не утруждали себя в выборе пристойных формулировок, камуфлируя все циничной фразой: “Выезд на ПМЖ в Израиль противоречит интересам советского государства”.
- Да сколько же нас, в конце концов? - задались мы с Сашей вопросом. В Ленинграде количество отказников явно превышало критическую массу. Было какое-то число новообращенных, тех, кому даже анкеты не выдали, был старый отказ, люди, находившиеся в этом состоянии чуть ли не десяток лет, изгнанные с прежней работы, преследуемые властями.
И вот, посоветовавшись с Эдиком Эрлихом, специалистом по нефтеразведке, мы решили провести анонимный сбор данных среди отказников Ленинграда и области. Подготовили прямоугольную карточку, на которой были ключевые буквы и 9 зон с различными цифрами.
В левый верхний угол карточки заносилась аббревиатура главы семейства отказников. Так какой-нибудь Рабинович Илья Маркович обозначался как РИМ, а Малкин Аркадий Захарович получал аббревиатуру МАЗ. Впрочем, особо пугливые отказники могли указать случайный набор букв. Далее указывался год рождения (зона 1), образование (2), число членов семьи (3), год отказа и его официальная причина, сформулированная ОВИРом (4). Каждой причине был присвоен тот или иной код. Например: 1 – служба в Советской Армии, 2 – предыдущая работа на режимных предприятиях главы семьи или выезжающих с ним, 3 - секретность остающихся родственников, 4 – материальные или иные возражения родителей, братьев или сестер, бывших супругов и так далее. Памятуя, что было вменено в вину «американскому шпиону» Щаранскому, это был наиболее сложный и опасный момент нашего опроса. Памятка с расшифровкой цифровых кодов, которая передавалась опросчикам, была на листке другого цвета, где цифрам соответствовали только начальные буквы причины отказа. Далее в карточке следовал социальный статус и ежемесячный доход до подачи документов и после получения отказа. Опросники были распространены среди активистов отказа (могу точно назвать лишь Яшу Городецкого и Нелли Шпейзман).
Всего было получено в течение двух месяцев 345 карточек на отказников-глав семейств (с членами семей - около 900 человек), разумеется, наиболее активной части отказа, что по некоторым оценкам составило около трети этой категории лиц. Саша Мазур придумал и алгоритм обработки результатов переписи. И вот с барабанного принтера нашего вычислительного центра поползли распечатки данных. Потом, испугавшись чего-то, обрабатывали результаты вручную.
Составленный социальный портрет выявил как очевидные вещи, так и не вполне ясные процессы. Например, пики отказа не были синхронизированы с пиками еврейской эмиграции, а сдвинуты на год назад. Так, оказалось, что максимальное число отказников - образца 1978 г., а максимум еврейской эмиграции (51 тыс. человек) приходился на следующий год. То есть, процессы торможения выезда начались задолго до пресловутого афганского поворота советской внешней политики. Тогда же произошла замена формулировки отказа “в связи с секретным характером работы” или “в связи со службой в армии” на аморфное “несоответствие интересам советского государства”, что позволяло давать отказ какому-нибудь парикмахеру или работнику искусства.
В то же время изменилась глубина социальной деградации при подаче заявления на выезд. Если в начале и середине семидесятых годов “подаванты” спускались на несколько социальных ступеней и, соответственно, резко теряли свои доходы: ученые и руководители производства вынужденно становились кочегарами и дворниками, учителя переквалифицировались в сторожа, отправлялись на досрочную пенсию и т.п., отказникам новой волны намного меньше ущемляли их общественный статус. Необычайно высоким оказался образовательный уровень отказников: 88% с высшим и незаконченным высшим образованием, среди них было 89 научных работников (26%), среди интервьюированных 59 имели ученую степень кандидата и 11 - доктора наук (т.е., 20% от общего числа). Наиболее уязвленной оказалась сравнительно небольшая группа студентов, которые практически все были отчислены с различных курсов высших учебных заведений. За студентами следовали преподаватели, из них только 15% смогли и дальше «сеять доброе, разумное, вечное» на ниве просвещения. Наименьший ущерб понесли работники торговли, за ними следовала самая многочисленная группа инженеров и техников.
Итак, типовой отказник-82 в Питере был в самом деятельном возрасте (30-45 лет), имел до отказа заработок, на треть превышающий средний по стране, но терял после подачи документов свое преимущество. Итоги опроса давали статистическое подтверждение наблюдаемым процессам и стимулировали борьбу еврейских зарубежных организаций за наш выезд. Большие плакаты с диаграммами стояли в тубусе за шкафом в квартире Макушкиных, и многие визитеры перефотографировали их. Эдик Эрлих составил небольшую статью с анализом полученных данных, которая, если не ошибаюсь, была опубликована в бюллетене UJA (Объединенного Еврейского Призыва).
Зеркало отказа, которое мы построили своими руками, помогло и нам самим преодолеть уныние и апатию, заняться другими общественно значимыми делами. До массового выезда отказников оставалось еще пять долгих лет. А вскоре Израиль принял массовую алию – их друзей, родственников и знакомых, поколение, которое на Западе называли «евреями молчания».
Маале-Адумим, Израиль.
2006 г.
|
